Владимир Труш, настоятель Луцкого прихода ПЦУ Рождества Иоанна Крестителя, стал на путь капелланства ещё в 2016 году. Однако тогда ещё неофициально, на волонтерских началах. Священники ездили в зону АТО как обычные гражданские люди. Отец Труш находился с батальоном “Донбасс”, 92-й харьковской бригадой. После принятия закона о военных капелланах и широкомасштабного вторжения россиян служит в 100-й бригаде территориальной обороны Волынской области.
В Международный день военного капеллана, который в мире празднуют 25 октября, Эспрессо. Мероприятие пообщалось с отцом Владимиром о военных буднях капелланов, особенностях их работы и о том, как война меняет восприятие мира тех, кто с ней познакомился близко.
Отче Владимир, расскажите, как оказались в армии и стали военным капелланом
Сам я не служил, но с 2016 фактически занимался капелланством. Но юридически нас оформили только после Закона “О Службе военного капелланства” в конце 2021 года. Тогда мы стали такими же военнослужащими, то есть офицерами. Я, например, на должности военного капеллана со званием младший лейтенант капелланской службы.
Перед тем, как стать военнослужащим, проходили какие-то специальные учения?
Да, в Киеве у нас тогда были учения. Есть соответствующие требования к тому, кто может быть военным капелланом – обязательно должен быть гражданин Украины, священнослужитель, уполномоченный своей церковью. Нам государство выдавало документы о капелланской деятельности. Уже тогда идём в часть и берём документ о том, что часть не против.
Чем работа капеллана отличается от деятельности обычного священника?
Обычный священник имеет свою паству, и они все одной конфессии, будь то православные, греко-католики или баптисты…. Здесь такого нет, ведь в одном подразделении могут быть и мусульмане, и греко-католики, и все остальные. Для своей конфессии мы совершаем все службы, причастие, исповедь, освящение. Военнослужащим других конфессий я не могу пропагандировать свою религию или конфессиональную принадлежность, а оказывать необходимую им помощь: психологическую или иную, которую попросят. А ещё могу помочь искать их капелланов, какая такая потребность в ком-то из воинов.
Вы, как и любой другой капеллан, представляете конкретную религию и конфессию. Или по этому поводу не бывает недоразумений на фронте, что, например, военный одной конфессии, а капеллан другой?
На первый план всегда выходят человеческие отношения. Есть обычные потребности, просто поговорить с кем-то во время опасности. Не всегда люди этим могут поделиться со своим командованием или собратьями, потому что это может восприниматься на войне по-разному. Да и вообще наблюдаю, что нет культуры обращений к психологам. Мы именно поэтому и на войне, чтобы быть хоть частично утешением и психологической поддержкой для воинов, чтобы они не держали в себе переживания.
Это не значит, что мы говорим только о религиозной тематике. У людей есть множество забот. Тем более, когда ещё на расстоянии, отношения принимают другие формы. Поэтому, я думаю, самое главное и на войне, и в гражданской жизни быть услышанным и нужным, речь ли о гражданских или военных, — не имеет значения. Важно, когда кто тебя слышит и может подставить своё плечо.
О чём больше говорят военные на фронте, каковы их самые большие переживания?
Всегда больше всего переживают за своих домашних. Что дома? Как они там: дети, жена, муж, родители? Второе, если сказать, это несправедливость в обществе. Вот, например, из свежего: как военный может чувствовать себя, когда он сидит в холодном и мокром окопе и смотрит репортаж о торте на свадьбе за сто тысяч?
Что, по вашему мнению, самое тяжелое в работе капеллана?
Трудно сказать. Но, наверное, как всегда – потери. Те, с которыми ты вчера вместе разговаривал, поддерживал их, помогал…. Осознавать, что их уже нет. Это тяжелее всего в войне.
Что за время вашего капелланства вам больше всего запомнилось или поразило?
Меня до сих пор поражают люди. Их отношение друг к другу, жертвенность. Наверное, в гражданской жизни все люди разные по имущественному положению, политическому, религиозному мировоззрению. Но сейчас они все в одном месте, объединенные одной целью, держащей их на защите страны – победить. Это действительно удивительные люди, в хорошем смысле этого слова.
Говорят, что на войне атеистов нет. Это действительно так? Как война склоняет к вере в Бога?
Мое мнение, в общем-то, таково: атеистов в том смысле, как все привыкли думать, не существует вообще. Каждый человек нуждается во внутренней потребности, и он сам выбирает себе, во что именно верить. Кто-то в науку, кто-то у мертвых американских президентов на зеленых бумажках. То есть мы понимаем, что у каждого свои представления о вере.
Когда человек оказывается в экстремальных условиях, к нему приходит понимание того, что он практически ничего не контролирует в своей жизни. А когда ещё и сидишь в окопе с одной мыслью “Прилетит или не прилетит”, то понимаешь, что как будто выполнил все меры безопасности, но это не гарантирует, что точно не погибнешь. Просто ты ничего не контролируешь. На фронте это всё больше обостряется. Человек там это всё осознает, переосмысливает по-другому и приходит понимание, что есть что-то выше, которое может помочь. Военные по-разному это называют, Бог, высшие силы, но суть одна – есть кто выше над нами, тот, кто имеет всех под своим контролем. Это тоже вера. Вот мы можем, например, читать, что во времена Второй мировой войны был расцвет атеизма. Но и тогда люди при обстрелах вспоминали и обращались к небу со словами спасения.
В мае вы были на международных учениях. Общались ли там с капелланами из войск стран-союзников? Что полезного в них можно почерпнуть, учитывая, что у них традиция капелланства более древняя?
Там были капелланы из европейских стран (Великобритания, Нидерланды, Бельгия), но в большинстве своём мы общались с американскими капелланами. Но видите, никто из них, даже из США, не имеет опыта относительно такого широкомасштабного вторжения и такой войны, которая сейчас идёт в Украине. Иногда они сами разводят руками и говорят, что мы не знаем, как и что делать. Что у них можно научиться, это, конечно, организации работы и самой структуры. У нас как Государство, так и наша структура, и армия в мерках истории вообще молодые, а те знания, те достояния, которые были ещё с казацких времен, УНР или бои УПА, частично или даже в большей степени потеряны. Одна организация работы во время подполья, а другая во время официального государства. Вот в этом плане у них можно почерпнуть новое.
При Януковиче при ВСУ была развернута целая сеть священников Московского Патриархата. А во время агрессии они убеждали наших военных сдаваться россиянам, переходить на их сторону. Кто отказывал, того проклинали вместе с семьями. Слышали ли вы о таких случаях? Сейчас ли многие священники из УПЦ МП при наших подразделениях и что они несут больше, пользу или вред?
По закону у нас запрещено, чтобы были капелланы от УПЦ МП. В наших структурах, в том числе медицинских и учебных заведениях, идёт полный запрет на их деятельность. Но это не упраздняет того, что, например, верующие УПЦ МП воюют, и к ним приезжают священники этой конфессии. Или же, если родные ходят в ту церковь, то им рассказывают и вмешивают другие нарративы, военный ли сам это слышит и видит этот диссонанс. Это тоже влияет.
Общаются ли капелланы с местным населением, кроме военных? Какие настроения, в частности, что касается конфессий?
Это одна из составляющих нашей деятельности – общаться не только с военными, но и местным населением. Капеллан, в первую очередь, должен знать, где он и какая обстановка на этой территории: религиозная, социальная и, возможно, даже политическая. Это нужно для того, чтобы лучше выполнять свои обязанности, предусмотреть риски и угрозы, которые могут быть.
И как, выветривается понемногу из голов “русский мир”?
К сожалению, не так быстро, как нам хотелось бы. Но процесс запустили и он идёт. Я считаю, что это уже необратимый процесс. Я не берусь прогнозировать, сколько времени нам нужно. Но, мы можем посмотреть нате же Соединенные Штаты. Там прошло 200 лет, как закончилась война между Севером и Югом, но всё равно до сих пор, бывает, есть напряжение. Нас ждёт ещё долгий путь к тому, чтобы украинизировать всю нашу территорию. И у нас нет чёткого разделения, например, весь восток пророссийский, а мероприятие проукраинское. Будем честны, разве у нас здесь, на западе нет пророссийски настроенных людей? Да, возможно меньшее соотношение, чем там, но и там есть люди, которые живут Украиной, которые поддерживают и помогают, а есть люди, которые наоборот.
Об этом сообщает информационный ресурс Духовный фронт Украины.