Отец Сергей Цема стал капелланом в 2005-м, с 2015-го начал ездить на фронт – правил службы прямо в окопах, исповедовал и причащал бойцов. Когда же в феврале Россия развернула полномасштабное наступление, служение продолжил в Киеве.
В этой войне отец лишился брата Ростислава. Его, тоже капеллана, оккупанты расстреляли в начале марта.
Вместе с отцом едем на одну из позиций наших военных в Киевской области. Хотя столичный регион уже полностью уволен, защитники остаются на своих позициях.
О гневе и ненависти от потерь, о месте Бога на войне и нужны ли люди в рясе на фронте — в интервью у блиндажей.
Сергей Цемая правит службу для ВСУ.
Фото: Фейсбук Сергея Цемы
Об опыте капелланства: капеллан — не рок-звезда
Мы с моим товарищем капелланом отцом Дмитрием ездили на фронт вдвоём. Сказать, что ты пришел и тебя за рукава хватают со словами: «Я хочу с капелланом поговорить», — это, конечно, не так. Но есть часть глубоко верующих. Иногда это удивляет — приходишь в окоп, думаешь, что там атеистов больше половины. А к тебе обращаются с религиозными вопросами.
К тебе не прибегают в отчаянии, не говорят: «Спасите, отче, я петлю держу в руке»
Капелланство включает и психологическую поддержку. Но если кто-то думает, что мы стараемся овладеть страхом перед войной — это не так. Основное количество обращений, 70%, – семейные проблемы. Меньше подходят с военными или осмыслением убийств.
Иногда, кажется, что ты делаешь банальное дело, а потом тебе звонят по телефону и благодарят, что, оказывается, жизнь спас. Ибо на самом деле к тебе не прибегают в отчаянии, не говорят: «Спасите, отче, я петлю держу в руке». Но потом оказывается, что ты хорошее дело делаешь.
Однажды мы приехали на одну позицию, а мне говорят: один мужчина, который был протестантом, хочет поговорить с вами. Мы где-то говорили. А он стреляет из такой пушки, что очень сокрушительна. Я спрашиваю: «Друг, а как же ты объединяешь веру в Бога и войну?» А он мне: «Пока в ту сторону у меня только благовестие, а потом, после войны, буду замаливать все грехи».
Сейчас ребята с востока звонят по телефону и говорят: «Молитесь, потому что там страшные вещи»
Много есть звонящих. Бывает ночью, под хмельком, в отчаянии. Вот сейчас ребята с востока звонят по телефону и говорят: «Молитесь, потому что там страшные вещи». Один сейчас в нашей группировке в Луганской области, а девушка его — в Мариуполе. Ты молишься, а на душе тяжело — как знать, жива ли она, или он ещё жив. Страшно.
Лицемерие – непроходимо в окопах, когда стоит вопрос ребром. Потому и не удается Московскому Патриархату сюда проникнуть.
Что не терпится вообще в капелланском служении – это любое лицемерие. Ибо мужчины до этого очень слышали. Если мы примем Евангелие, там нет фактически однозначных персонажей. Таких, чтобы, знаете, округлены полностью отрицательные или полностью положительные. Даже Иуда и тот потом не роскошествовал и не купил себе поле, а повесился. Апостол Петр, клявшийся Христу в любви, бегал с мечом, хотел в саду защитить Христа, потом сам убегал. Но единственный негативный персонаж – это лицемерный Фарисей, который Христа критиковал. Поэтому такие вещи как лицемерие непроходимы в окопах, когда стоит вопрос ребром. Поэтому, собственно, и не удаётся Московскому патриархату сюда как-нибудь проникнуть.
Фактор войны даёт возможность многое разъяснить на пальцах из того, что нужно было разъяснять раньше часов. Всё становится очевидным, наглядным: вот зло, вот добро, вот Московский патриархат, туда не надо ходить.
О «религиозном трибунале» и большом «фу» для Главы русской церкви Кирилла.
Механизма религиозного трибунала нет ни одного. Мы выразим официальную обеспокоенность, большое «фу» напишем Кириллу? И что? Ты ему ничего не поделаешь – ни физически, никак. У нас такая структура. В католической церкви есть Папа, ему подчиняются кардиналы. А у нас каждый Патриарх, в своём государстве.
Поэтому это всё лицемерные меры. Если Московский патриархат говорит: «Мы не будем вспоминать Кирилла в богослужении», это ничего не значит. Это то же, что чиновник скажет: «Я сниму портрет президента-изменника со стены, но все равно остаюсь на своей должности».
Надо определиться, вы красивы или умны. А сейчас начинаются всевозможные танцы с бубнами. Потому что они не хотят присоединяться к нам (к ПЦУ – ред.). Они хотят, как москали сейчас, прийти с какими-то правами. Моё личное мнение: при таких условиях нам сейчас их не нужно. Их станет больше нас. Это принцип бочки с квашеными огурцами: если свежайший огурец попадает в бочку, он не сделает квашеные свежайшими.
О полномасштабном вторжении.
Мы должны были ехать к востоку в десятых числах февраля, но увидели, что что-то собирается. Я пошел к своему товарищу капеллану, говорю: «Братик, наверное, кацапы сюда придут. Не будем дергаться. Женщины, дети остаются здесь, и мы остаёмся». И ночью 24 февраля я выбегаю во двор, вижу взрывы. Страх был. Я готовился к этому, должен уже привыкнуть — с 2015 года на востоке, но это другой страх. Детей своих перед тем я отправил на запад, потому что видел, чем оно пахнет. Жена была здесь. Потому я оставался.
Когда я звонил, они уже были мертвы.
В Ясногородке с 4 на 5 марта произошло сражение. Мой брат Ростислав как раз был на этой позиции. Звонит мне и говорит: «Здесь колонна танков довольно близко зашла, передай, куда надо». Потом я звоню, а он вне зоны. Я подумал, ну сейчас война, всякое бывает. На следующий день узнал, что, когда я набирал, они уже были мертвы. На другой день только собрали их тела.
Они стояли на блокпосту. Заехал БТР и две БМП – россияне проводили разведку боем. С блокпоста ребята начали стрелять россияне начали с пушек лупить, стоящих на БМП. Началась перестрелка, семеро россиян погибли, наших пятеро. Погиб ещё один гражданский и проходившая мимо бабушка.
Потом военные мне рассказали: пока услышали стрельбу, пока приехали, увидели только хвост той БМП. Кацапы кричали: «Засада!» И когда они ушли, прилетели две авиабомбы по деревенским избам, после которых остались огромные воронки. Ориентиром стал храм, у которого стоял блокпост. Остальные сёла остались целыми. То есть, можно сказать, что они защитили село. Тогда уже начали подтягиваться наши войска, и в Ясногородке кацапов не было.
Сергей Цемая правит службу для ВСУ.
Фото: Фейсбук Сергея Цемы
О гневе и ненависти во время войны
Когда ты видишь Бучу, то уже по-другому понимаешь все эти проклятия
И пацифизм, и миротворчество могут быть злыми, как мы видим. Когда война идёт, а ты играешь в пацифиста или миротворца и говоришь, что выбираешь нейтральную позицию, тогда как твои (русские — ред.) убивают, это обычное лицемерие.
Религиозный человек – не флегматик, лишенный негативных чувств. В Библии есть гневные псалмы, исполненные ненависти. Во время войны они становятся понятными. Когда сидишь в теплом доме и попиваешь кофе с печеньем, то думаешь, о каких проклятиях вы кричите? А когда видишь Бучу, ты уже по-другому понимаешь все эти проклятия. Все эти вещи уже не нужно разъяснять.
Сейчас гнев – не преступление. Выжать ненависть к садистам будет лицемерием.
Гнев – это один из защитных организмов человека. Эта эмоция полезна, когда своевременна. Когда убивают твоих родных и близких, а ты будешь включать какие-нибудь другие рефлексы, здесь жалость и сантимент несвоевременны. Гнев – это своевременная эмоция. И заменителей ему пока не знаю. И как справиться с гневом, когда это произошло с твоими родными и близкими, я не знаю. Разве единственный вариант — балансировать и разбавлять положительными ощущениями от тех, кто ещё жив. Ибо просто из себя выжать ненависть к садистам будет лицемерием. Сейчас гнев – не преступление.
Трудно иметь какое-то руководство, чтобы оно было универсальным во все времена. Но, как говорят кацапы, «ложка дорога к обеду». Для каждого времени – своя эмоция и свой подход.
«Самая большая радость связана с величайшей трагедией. Не только у христиан, а вообще в человеческой истории».
Мы не ходим в розовых очках, что будет хорошо. Мы все знаем, что будет достаточно тяжело. Даже с жертвами, которые сейчас есть, — это уже очень много погибших. А будет ещё больше. Но в конце будет Воскресение. В Евангелии написано: «Христос говорит: «За два дня будет Пасха и все будет хорошо»». То есть самая большая радость связана с величайшей трагедией. Не только у христиан, но вообще в человеческой истории.
Важно, чтобы люди оставались людьми
Дай бог, чтобы эта война изменила нас к лучшему. Ибо то, что она не проходит бесследно, — это факт. По сути, многих людей она будет озлоблять. В войне кто-то лишается лишнего, кто-то отказывается, принимать каков он на самом деле. Ещё один из моментов капелланского служения – чтобы люди сохраняли свою человечность. То, что на войне приходится убивать, это ужасно, но война всегда идёт в одной связке с насилием, садизмом, пытками. Поэтому так же важно, чтобы люди оставались людьми.
Самое главное — должно быть единство, а разногласия должны покрываться любовью. Сейчас все конфессии объединяет то, что против нас одна Сатана. И мусульмане, и православные, все знают, что у нас есть один Сатана. Сейчас нужно разобраться с ним. А со своими религиозными и политическими предпочтениями будем разбираться после войны.
Источник: hromadske.ua
Об этом сообщает информационный ресурс Духовный фронт Украины.